ПОТОМУ ЧТО Я БЛЯТЬ ПРОСТО СЛОВА ПОТЕРЯЛА
16.03.2014 в 22:41
Пишет ~Gevion~:Для Twenty One Grams: Рикил и шрамы
внезапно бои без правил-АУ, пре-слэш, 1300 слов. может быть
Хотя, конечно, понятно — долги нужно отдавать, Филипп никого так просто не отпускает. Умеешь взламывать сейфы? Отлично. Варишь? Тоже неплохо. Рику повезло — как никому повезло, удача та еще сука, но хоть тут решила ему улыбнуться — пригодился курс медпомощи. И если раньше он лучшим не был точно, то за пару месяцев научился штопать и вправлять выбитые суставы отменно. Еще бы — попробуй не научись, когда рядом воет от боли очередной боец, разве что не визжит — все-таки им крепко достается. Тем, кто выживает. Умеешь взламывать сейфы? Отлично. Варишь? Тоже неплохо. Не умеешь ничего? Пойдешь драться на ринг, и на судью не надейся.
Дэрил вот не надеется.
Когда Рик пришел — сам пришел, добровольно — к Филиппу за помощью, он уже представлял, что сделку с дьяволом расторгнуть не получится. Жертвовать своей свободой не хочется никому, но что бы там ни говорили, безвыходные ситуации бывают, и всегда есть что-то настолько дорогое, что не хочется торговать. У Рика, по крайней мере, было. Было.
Дэрил никогда не рассказывает, почему он здесь — каждую ночь выходит один на один с такими же психами, как он, даже хуже. Про договор и плату они, кажется, уже и не вспоминают: не с такими налитыми кровью глазами и чуть ли не капающей изо рта слюной. Быки на корриде, Рик видел по телевизору, выглядят так же.
Дэрил другой. Безумный — да, и упрямый, и одержимый. Но не кровожадный. Рик понял это в самый первый раз, когда тащил его, полумертвого, в отключке, до комнаты, в которой хранились препараты и освещение позволяло зашивать раны хотя бы не наощупь. У зверя нет выбора. Он просто дерется насмерть, а потом умирает луже собственной крови, если оказывается слабее. Но Дэрил не зверь. Он человек. Человек-клетка, человек-в-клетке, запертый внутри себя самого. Он проигрывал на протяжении нескольких месяцев еще до их знакомства (если вообще можно назвать это знакомством), хотя мог бы уложить каждого из своих противников. Словно сознательно делал выбор. Проигрывал, но выживал, и будь Рик проклят, если Филипп не сделал это своей фишкой.
Филипп каждый день орет на Дэрила, долго и со вкусом, но и пальцем не трогает — боится, как никогда никого не боялся. Ему тоже есть что терять, пусть это всего лишь жизнь. А также нелегальный бизнес с боями, контакты с местными боссами и несколько миллионов на личном счету, что тоже вроде бы не мелочь. Непонятно, как он удерживает Дэрила при себе — долг, как бы велик он ни был, уже почти выплачен, и Рик в жизни не поверит, что Дэрилу пришлась по вкусу такая жизнь. Значит, есть что-то еще, неучтенный фактор — может быть, семья, хотя какая семья может быть у того, кто шарахается от каждого случайного прикосновения в узких коридорах клуба и выглядит все время так, будто мучается от затаенной боли — тоже не вполне ясно.
У самого Рика в перспективе еще минимум пара-тройка лет в теплой компании Филиппа, его людей и бойцов, которые каждый день рискуют не собрать костей после очередного поединка, и вроде должны бы ненавидеть того, кто их стравливает против воли, но нет же — ненавидят они друг друга, потому возможно, что гнев на хозяина излить все равно не удастся.
В любом случае, Рик не жалуется. Ему гораздо легче, чем тем, кого он латает. Приятного в такой работе мало, но хотя бы зубы не выбивают.
В первый раз Дэрил выиграл будто случайно, обвел толпу бессмысленным взглядом, сплюнул кровь и, пошатываясь, подошел к нему, протягивая руки с содранными костяшками: «Забинтуй». До этого момента Рик думал, он вообще немой — никогда не слышал от него ни слова.
Сегодня Дэрил почти побеждает. Почти потому, что в последний момент перегорает — так это выглядит со стороны, но Рик видит, что тот просто отказывается драться, как если бы вспомнил, что от него ждут не этого и платят именно за кровь и сломанные ребра, а не поверженного противника. Он встает с ринга спокойно, не обращая внимания на толпу, которая свистит и аплодирует его сопернику. Рик помогает ему: поддерживает, не дает упасть и опять практически на себе дотаскивает его до медотсека. Тем не менее, можно сказать, что этот бой был почти удачным: не сломано ни одно новое ребро, а синяки и рваные раны затянутся, если их обработать.
Между ними с самого начала установилось негласное соглашение: Дэрил и сейчас не дергается и послушно снимает майку, терпит, когда приходится размачивать присохшие бинты. На нем столько шрамов, что вся кожа кажется покрытой белесой рельефной татуировкой. Они начинаются прямо у ключицы, расползаются по спине и по груди, причудливо обвивают предплечья и уходят ниже, на поясницу, на солнечное сплетение, и еще ниже — змеятся и по сильным бедрам, и по икрам, их не видно под одеждой, но Рик представляет, какими нежными кажутся на их фоне здоровые участки кожи. Шрамы снова показываются на лодыжках, прямо там, где заканчиваются рваные истрепанные джинсы — обувь перед рингом снимают. Он старается как можно легче касаться поврежденной кожи, но раны нужно осмотреть, даже если это просто ссадины, и Дэрил все равно шипит.
Сначала Рик не думает об этом иначе, чем о способе успокоить, удержать на месте, поэтому он уверенно запускает руку в слипшиеся от пота волосы на затылке Дэрила — догадывается, что ему это позволено. Одной рукой наносит анальгетическую мазь, а другой зачесывает отросшие пряди, время от времени прихватывая их сильнее. Дэрил больше не шипит, только смотрит с выражением, расшифровать которое не удается.
Он вырубается на небольшом диване здесь же, почти сразу, как только Рик заканчивает возиться с чистыми бинтами и дает свою теплую рубашку взамен грязной и пропитавшейся кровью и потом майки — бесценное умение, позволяющее хоть ненадолго заснуть, дать организму жизненно необходимый отдых в любых условиях. Рик поправляет чудом нашедшийся в одной из коробок из-под медикаментов плед и садится в ногах. Ему отдых тоже не помешает.
Это было с самого начала самой тупой идеей — привязываться к кому-то здесь, не имея никакой возможности защитить если не делом, то хотя бы словами. Все, на что он способен — каждый день быть рядом с Дэрилом, на случай, если его порежут пронесенным на ринг ножом или ударят слишком сильно. Дэрил крепкий, он выдерживает бой за боем, но не выдерживает Рик — ожидания, страха и напряжения, которое не отступает даже после, когда худшая часть дня уже прошла. Пара часов после адреналинового выброса, уходящие на перевязку, тоже делу не помогают. Рик все время хочет, пытается себя заставить спросить Дэрила: ты тоже это чувствуешь? Ощущаешь мое присутствие, когда стоишь над разгоряченной толпой в луче света? Зачем все это? К чему все идет? (Спросить не потому, что он не знает ответа, он хочет задать вопрос, который мог бы стать катализатором — чего угодно).
Сон приходит незаметно, липкий, затягивающий, не кошмар, но приятного мало. Просыпается Рик от крика, негромкого, но страшного, и дрожи, сотрясающей Дэрила. Он такой сильный, что Рику едва удается прижать его кисти к изголовью дивана, чтобы тот не покалечил ни его, ни себя самого. Под воспаленными веками хаотично двигаются глазные яблоки. Пощечины не помогают — он слишком привык к физической боли. Рику по-настоящему страшно.
Дэрил приходит в себя только после того, как Рик выливает на него стакан холодной воды. Рывком вскакивает, открывает мутные расфокусированные глаза и дышит неровно, очень шумно. Постепенно он успокаивается и садится обратно на диван, придерживаемый на всякий случай Риком за пояс. Говорит: «Спасибо», которое звучит так, будто он никогда и никому не говорил этого слова. Будто он под ним подразумевает нечто совсем другое. Закашливается, прикрывает рот ладонью, потом пытается скрыть оставшуюся на ней ярко-красную кляксу. После пары минут тишины тихо продолжает: «Я уже расплатился за себя. Когда я отдам Филиппу твой долг...»
И тогда Рик обхватывает его голову руками и целует в губы: «Эй. Эй. Очнись наконец, это я. Ты ничего мне не должен».
URL записи