Похвастаться мне тут особо нечем, я в команде в основном выполняла функцию личной беты Гевион, но таки есть у меня один драбблик, который я просто не могла не написать, потому что идея рвала по всем фронтам. И он мне, в принципе, нравится, так что х)
Название: Самый страшный вой лютоволка
Автор: Twenty One Grams
Бета: ~Gevion~
Фандом: Game of Thrones
Размер: драббл, 731 слово
Пейринг/Персонажи: Джон Сноу/Робб Старк
Категория: слэш
Жанр: ангст, дарк
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Робб приходит к Джону на Стену спойлерпосле своей смерти.
Примечание/Предупреждения: АУ, изобилие мэнпейна.
читать дальшеДжона пронзает ужас. Чистый, неподдельный. Первородный.
Джон смотрит на стоящего перед ним монстра — на Робба, он смотрит на Робба — и, чтобы не закричать во всю глотку, ему приходится зажать себе рот затянутой в грубую перчатку рукой.
Джон замечает косые неопрятные стежки, соединяющие воедино зверя и человека. Видит стекающую из пасти розоватую от крови слюну. Старается дышать размеренно, через нос.
Ему не было настолько жутко никогда в жизни.
Зверь негромко рычит, чуть приподнимая верхнюю губу и обнажая клыки. Джон, дрожа не от прошивающего до костей холода Стены, а от собственного предательского страха, плохо слушающимися пальцами стягивает перчатку и тянется вперёд, к грязной свалявшейся шерсти.
"Я — меч во тьме”, — повторяет про себя Джон, слыша ещё один рык.
“Я — Дозорный на стене”. Существо подаётся назад, нелепо приседает, вскидывает руку в жалкой попытке защититься, закрыться.
“Я — огонь, который разгоняет холод. Я — свет, который приносит рассвет”.
Навсегда заученная и будто высеченная в памяти Клятва придаёт мужества, позволяет заговорить.
— Боги, — шепчет Джон плохо слушающимися губами. — Боги, Робб.
Он понятия не имеет, как он — оно? Они? — добрался сюда, как такое возможно. Как в потрёпанном, изуродованном теле до сих пор теплится жизнь. Как это может быть Роббом, его Роббом. Величественным, гордым Королём Севера.
Джон чувствует, что его начинает накрывать липкой смесью удущающего страха и трижды проклятой, замешанной на боли жалости. Он сжимает и разжимает протянутые к существу пальцы. Чуть ли не физически чувствует, как его собственную кожу разрывает толстая грубая игла. Почти слышит злобный надломленный смех монстров, это сотворивших.
— Робб, ты же помнишь меня, да? — Джон выдавливает слабую улыбку. — Помнишь? Ты же не просто так сюда пришёл, правда? Это я.. Ты должен меня помнить. Должен. Сноу, ты всегда называл меня Сноу…. Да?
Оно подаётся вперёд. Джон крепко-крепко зажмуривается и считает про себя до десяти. Он практически уверен, что сейчас на его пальцах сомкнуться острые клыки, что создание вцепится в него и раздерёт на мелкие кровавые кусочки, но этого не происходит. Джон чувствует что-то шершавое, тёплое, влажное. Зверь облизывает его руку с тихим утробным урчанием. Узнаёт. Признает. Идёт дальше животного инстинкта, приведшего его сюда, на Стену.
К Джону.
Джон открывает глаза и ведёт всё ещё дрожащими, влажными от волчьего языка пальцами выше. Зарывается в мех у пасти, гладит, треплет. И надломленно, горько улыбается.
Мех — красный, свалявшийся, и когда Джон запускает в него пальцы, то не может распутать плотные колтуны, и из горла невольно вырывается низкий всхлип. Болезненный, приглушённый. Джон цепляется пальцами, крепко и ещё крепче, невольно тянет на себя в абсолютно бесполезной попытке добиться неизвестно чего, но получает в ответ лишь влажный укоряющий взгляд тёмных глаз.
Горло Джона будто сжимает изнутри закованной в металлическую перчатку рукой, но он всё равно заставляет себя выдавливать оседающие горечью на языке слова.
— Ты всё ещё король, слышишь? — шепчет отчаянно, сбивчиво, еле сдерживая рыдания. — Мой король. Всегда им был. Всегда, понимаешь?
Зверь смотрит грустно, склоняет чересчур большую для тела голову на бок и скулит, и тянется вперёд, и утыкается мокрым носом Джону за ухом.
Джон помнит губы Робба, помнит, как тот любил целовать мучительно медленно, так, что не оставалось возможности ни дышать, ни хоть как-то контролировать себя, своё тело, свой разум. Помнит его тихий смех, мягкий и добрый. Помнит пальцы, осторожные и поначалу неумелые. Помнит и проклинает эту память, и ненавидит себя, искренне, чёрно ненавидит. Он должен был уехать. Должен был. Если бы он был рядом, ничего этого не случилось бы. Если бы он не уехал из Винтерфелла, ничего этого не случилось бы.
Вина пожирает Джона хуже любой болезни.
— Прости, во имя всех богов, — он не отдаёт себе отчёта, шепча в жёсткую шерсть, — прости.
Джон практически видит усеянный шипами венок, украшающий голову Робба, впивающийся в кожу, пускающий по вискам и лицу тёмно-красные струи. Почти чувствует запах крови и разложения. И словно умирает сам, изнутри. Кусок за куском, часть за частью.
Джон готов отдать всё, чтобы повернуть время вспять.
— Я убью их, Робб, — шепчет он, продолжая гладить мех ластящегося к нему существа. — Я убью их всех, слышишь? Убью.
Робб слышит.
Робб падает на колени, запрокидывает свою огромную волчью голову и воет. Громко, страшно, протяжно, и Джон готов завыть сам. Готов расцарапать себе лицо и выдавить глаза, лишь бы никогда не видеть того, что сделали с его Королём. Залить уши расплавленным золотом, лишь бы никогда не слышать воя того, кто был побеждён и раздавлен.
Но Джон видит, Джон слышит. Ему не сбежать назад за Стену, ему не закрыться чёрным плащом.
“Я — рог, который будит спящих. Я — щит, который охраняет царство людей".
Но Джон видит, Джон слышит. Ему не сбежать назад за Стену, ему не закрыться чёрным плащом.
“Я — рог, который будит спящих. Я — щит, который охраняет царство людей".
"Я — тот, кто допустил смерть Короля”.